VIP значит вампир. (Трилогия) - Страница 63

У нее не было недостатка в поклонниках и в свежей крови. Беата умела сдерживать свою жажду и никогда не причиняла зла тем трепетным студентам и дородным меценатам, которых влекло за кулисы. Она была осторожна и хранила свою страшную тайну на дне глубоких черных глаз, чем еще больше манила к себе новых и старых поклонников. О ней распускали невероятные сплетни, но ни одна из них в своей фантасмагоричности и чудовищности не могла сравниться с правдой. Ее жизнь была полна событий – балет, артистические вечера в новомодной «Бродячей собаке», съемки в немом кино. Режиссерам полюбились ее манящий взгляд и говорящий язык тела, поэты воспевали ее тонкий стан и черные очи.

На ночных «средах» и «субботах» в «Бродячей собаке» она встретила немало кровных братьев и сестер и перестала чувствовать себя одинокой. Кабаре стало ее приютом, ее отрадой и ее изысканным меню. Здесь собиралась разношерстная публика, основу которой составляли люди искусства. И такое общество было по вкусу Беате и ее сородичам. Кровь поэтов вливалась в ее губы вместе со стихотворными рифмами и завораживающими образами. От мягкой романтики акмеистов кружилась голова, Беата чувствовала себя влюбленной и взбудораженной. От заоблачных миров, в которые уносила кровь символистов, перехватывало дыхание, а их потусторонние откровения и мистические намеки забавляли ее. Возвращаясь от нее с ранкой на локте и с затуманенным взором, они продолжали грезить о мистических событиях и воплощать их в стихах. Слушая очередные стихотворные строки, Беата загадочно улыбалась, думая о том, что была их музой и отчасти соавтором. А вот дерзкие новаторства футуристов тонкая натура Беаты не переваривала. Их «самовитые» словечки, их шокирующие эксперименты над языком, насмешки над классикой и скандальные выходки, кипевшие в крови, становились комом в горле. Отведав крови одного из этих поэтов, всегда сдержанная вне сцены Беата буянила всю ночь и ругалась, как портовый грузчик. Она повторила свой опыт лишь однажды – когда ей хотелось забыться и почувствовать свободу.

Кровь музыкантов и композиторов играла в жилах задорными маршами, лирическими элегиями и звенящими симфониями и переливалась в нее хрустальными звуками флейты и фортепиано. Кровь ученых кипела от мыслей и формул, но наутро от нее болела голова. Кровь живописцев переливалась радугой красок и палитрой образов. Кровь критика Беата вкусила только однажды, и ей показалось, что она глотнула яду. Желудок стерпел, но Беату еще два дня лихорадило от зависти и злости к своим более удачливым коллегам. Ей казалось, что ее недооценивают, она жадно наблюдала из–за кулис за выступлениями других балерин и со злорадным ликованием отмечала мельчайшую погрешность, о чем непременно сообщала после представления при всей труппе. Три глотка из жил критика Троянского стоили ей хороших отношений с двумя знаменитыми балеринами и скандала с хореографом. Впредь Беата шарахалась от критиков как от чумы, предпочитая им поэтов и музыкантов. Хуже критиков были только меценаты, в крови которых Беате чудился металлический привкус серебра, грохот фабрик и стоны рабочих…

С закрытием артистического кабаре для Беаты закончился золотой век, который позднее назовут Серебряным. Пора было прощаться с Петербургом и с балетом. Беата и так тянула до последнего. Подвыпившие поклонники в «Бродячей собаке» уже не раз прилюдно восхищались, что за прошедшие десять лет балерина не постарела ни на день. Беата принужденно смеялась, благодарила за комплименты и обещала себе уехать как можно скорее. Закрытие ставшего ей родным клуба в тысяча девятьсот пятнадцатом стало решающим. На радость юным амбициозным балеринам Беата взяла расчет в Мариинке и засобиралась в Париж.

Там столичная знаменитость сняла крошечную квартирку неподалеку от Енисейских полей, отрезала свои шикарные косы, тем самым попрощавшись с прошлой жизнью, и, назвавшись полькой и поменяв документы, стала лихо отплясывать в «Мулен Руж». Через пару лет в России прогремела революция, и в Париж потянулся нескончаемый поток эмигрантов. К тому моменту Беата окончательно утвердилась на сцене кабаре в качестве звезды. Время от времени среди публики она видела старых знакомых, но никто из них не узнавал сдержанную молчаливую балерину в дерзкой танцовщице скандального кабаре. Что удивительного? В «Мулен Руж» все внимание было приковано к чулкам и ножкам, а не к глазам и ямочкам.

«Мулен Руж» наполнял ночи Беаты красками и блеском драгоценностей. Ее шкатулки были полны дорогих украшений от поклонников; она не знала недостатка в деньгах и в мужчинах, которые считали за счастье протянуть ей запястье или подставить шею. Но пресная кровь толстосумов, кутил и сладострастников не могла сравниться с изысканным нектаром, которым она наслаждалась в «Бродячей собаке». Беата чувствовала, как с каждым глотком меняется сама. Их похоть и разнузданность одерживают верх над ее утонченностью и консерватизмом. Беата становилась другой, она перерождалась.

Спустя пять лет, когда она покидала «Мулен Руж» дерзкой, раскованной и искушенной соблазнительницей, ее не узнала бы родная мать. К счастью, родители этого видеть не могли. Господь забрал их раньше. Мама угасла от чахотки незадолго до того, как Беата покинула Петербург. Надломленное этой утратой сердце отца не выдержало революционных перемен.

После Парижа была Вена. Стремясь смыть с себя цинизм последнего периода, Беата вернулась к балету. Уже в качестве преподавателя. В эти годы она вела уединенную жизнь, много читала и утоляла жажду чистейшей, как альпийские источники, кровью коренных жителей и бурлящей от свободы и новых впечатлений, похожей на шампанское кровью многочисленных путешественников. Потом были Англия, Финляндия, Чехия, Швеция и Швейцария – Беата скиталась по всей Европе, пробуя себя в разных профессиях, но неизменно возвращаясь к танцам, которые были ее истинным призванием.